Российские левые. Противоречия и перспективы.

Share on facebook Share on twitter Share on email Share on print More Sharing Services 1

Тезисы выступления члена Центрального совета РСД Ивана Овсянникова на летнем политическом лагере "Прогрессивные левые - 2014", состоявшемся 25-28 июля под Санкт-Петербургом.

  В последние два года мы были свидетелями и участниками ряда острых дискуссий, разделивших левое движение в связи с «болотными» протестами, событиями в Украине и т.д. Наложившись на разочарование, вызванное усилением реакции и шовинизма в обществе, эти полемики привели движение к кризису. Если в предшествующие годы были популярны «экуменические» настроения, когда сразу несколько структур претендовали на роль «широкой левой», а подчеркивание идеологических расхождений казались признаком сектантства, то сегодня возникают новые линии размежевания, во многом пересекающиеся со старыми. В своем выступлении я попытаюсь обозначить эти линии и указать на теоретические и политические проблемы, которые лежат в основе злободневных противоречий.  

  Прежде всего, мне кажется, что разногласия носят не ситуативный характер, а свидетельствуют о наличии внутри левой среды фундаментально различных идеологий. Речь не идет о троцкизме и сталинизме (в своей исторической форме, обусловленной существованием СССР, они вряд ли актуальны), а о том, что пришло им на смену: лево-консервативном и лево-демократическом течениях.

  Сценой, на которой происходило формирование постсоветского левого движения была эпоха Перестройки, когда, с одной стороны, заявило о себе крыло коммунистов-охранителей, блокировавшееся и частично слившееся с патриотами-державниками, а с другой – идейные продолжатели советских левых диссидентов, ориентировавшиеся на различные течения антибольшевистского или антисталинского социализма (анархо-синдикалисты, народники, троцкисты, социал-демократы и т.д.).

  Подобное деление не случайно. В его основе лежит принципиальный для постсоветских левых вопрос о классовой природе СССР. Разные левые актуализировали разные аспекты советского, социалистического проекта. Для первых ключевым в тем был госпатернализм, обеспечивающий относительное социальное равенство, статус сверхдержавы и – до определенного момента – быстрые темпы социально-экономического развития. Коммунисты-консерваторы ратовали за постепенное введение рынка при сохранении политической монополии КПСС. Условно - за китайский путь. Демократические левые - за широкую демократизацию при сохранении социалистических основ общества. Идеи эти не кажутся столь уж утопичными, если учесть поразительную активность и восприимчивость рабочего класса в ту богатую возможностями эпоху. В действительности, как известно, был реализован совершенно иной сценарий раздела госсобственности представителями либерального крыла партхозноменклатуры и криминальными структурами, а затем, в 1993-м, произошло установление авторитарного президентского режима, в дальнейшим эволюционировавшего в путинизм. Поражение потерпели обе фракции левых. 

  На деле победил блок «государственников»-силовиков и «либералов»-западников (фактически речь идет о разных группировках олигархов и госбюрократии). На рубеже 1990-2000-х, с приходом к власти Путина, начал формироваться режим компромисса элит. С одной стороны, правительственные «либералы»-технократы, представители крупного бизнеса, отказались от политического плюрализма в пользу авторитарного политического режима, гарантирующего неприкосновенность результатов приватизации, с другой – государственники, в 90-е выступавшие с резкой критикой Ельцина отказались от реваншистских устремлений и апелляций к массам, встроившись в ряды правящего класса. За пределы реальной политической борьбы были выброшены как ортодоксальные сталинисты, так и ортодоксальные демократы.

  Каковы были социальные последствия путинского компромисса элит? По итогам 90-х гг. между властью и массами был заключен своего рода новый общественный договор, чему способствовала и благоприятная экономическая конъюнктура. Его формула: стабильность в обмен на политическую пассивность. Стабильность – это относительный рост заработков и возможность зарабатывать, выполнение социальных обязательств (пускай и существенно урезанных); ползучие реформы образования, медицины и т.д., новый ТК, потеря большинства политических прав, но не шоковая терапия; национальное сплочение против внешних и внутренних врагов. Однако кризис 2008 способствует тому, что появляется все больше людей, желающих пересмотра «договора», считающих его невыгодным. Это представители самых разных классов и общественных групп: мелкие и средние предприниматели, культурная прослойка, прекарии, часть наемных работников, в меньшей степени зависящая от государства.

  Будучи режимом компромисса либерального бизнеса и силовиков-государственников, путинский режим полон противоречий, как показывает и нынешняя ситуация вокруг Украины (зигзаги Путина между ястребами и «либералами», постоянные колебания политического маятника). Равновесие обеспечивается лишь за счет консенсуса элит относительно недопустимости вмешательства масс в политику. Герметичность правящего класса поддерживается путем обесценивания демократических процедур. Коррупция является необходимым элементом системы, с помощью которого покупается лояльность разнообразных группировок элиты. Это чудовищно расточительный строй, при котором ресурсы, необходимые для модернизации оседают в карманах узкого круга лиц, а структура экономики и общества в целом деградирует, становится все более примитивной. Сырьевая зависимость порождает класс «лендлордов» - сырьевой олигархии. Общественный строй приобретает квази-феодальные черты, что порождает недовольство известной части буржуазии. Путинизм – это режим застоя, замороженных противоречий. Путин – осторожный консерватор, а не экстремист.

  Стратегии большинства внесистемных политических сил направлены на раскол элит, они стремятся спровоцировать революцию сверху. Внесистемные либералы надеялись на раскол тандема и победу либеральной его части, в то время как левоконсервативные деятели - от Кургиняна до Кагарлицкого (официозные Прохановы, Дугины, Рогозины, Глазьевы - сплошь деятели национал-патриотической оппозиции 90-х гг.) – делают ставку на противоположное: поражение либералов, конфронтацию с Западом и реставрацию госпатерналистской, госкапиталистической модели экономики.

  Мобилизация масс рассматривается как стимул, подталкивающий фракции элиты к решительным действиям. Однако пока ни одна из них не была готова воспользоваться этим опасным рычагом в политической борьбе. Обычно в публичной риторике консервативных левых это прямо не проговаривается, но суть сводится именно к критике путинизма за компромисс с либералами, за недостаточный авторитаризм и этатизм.

  Разновидность консервативной левизны – это адаптация к консервативным ценностям официальной идеологии (антифеминизм, гомофобия и т.п.).

  Показательна трактовка консервативными левыми ДНР и ЛНР: советский патриотизм, присущий части населения Юго-востока, рассматривается как доказательство прогрессивности сепаратистского движения. Но чему на деле служит эта мифология исторической памяти, которую, как известно, каждое поколение изобретает заново? Не утилизируются ли советские символы для оправдания политики, не имеющей ничего общего с антифашизмом и социальной революцией?

  Для праворадикалов Новороссия – повстанческая и экстремистская альтернатива компромиссу и оппортунизму Путина. Здесь имеет место классическая формула фашизма: консервативная революция, замешанная на социальном популизме.

  Убеждением, господствовавшим среди левых в течение многих лет, было то, что мы обязаны защищать остатки социальных завоеваний советского времени от неолиберальных реформ и в этом состоит наша основная миссия. Однако подобная логика в некоторых отношениях является опасной. Социальную риторику гораздо успешнее применяют консерваторы, ибо в массовом сознании она связана не с коллективным действием, а с патернализмом, требующим демонстрации лояльности. Неолиберальные реформы в путинской России происходят постепенно и сопровождаются популистскими жестами вроде майских указов. Отсюда логика красных путинистов, напоминающая логику лассальянцев: с помещичьей монархией против буржуазии, с силовиками и госмонополиями против либералов.

  Демократические левые поставлены в сложные условия. Мы вынуждены выступать против правящего класса в целом, за идеалы, неприемлемые ни для одной из группировок элиты. Однако это не значит, что мы можем занимать позицию отстранения от актуальных политических конфликтов или не принимать в расчет окружающий нас политический ландшафт. Особенно, если учесть, что у нас практически отсутствует рабочее движение, которое, согласно классической марксистской схеме, обеспечивает социальную базу третьей силы. Сегодня мы находимся в своеобразной ситуации, когда мы вынуждены бороться за такие политические условия, которые способствовали бы пробуждению и становлению рабочего движения. 

  Необходим как можно более радикальный взрыв консервативного консенсуса, парализующего активность трудящихся, и как можно более полное устранение правящей элиты в результате революции. Риск прихода к власти либералов или националистов при этом велик, но мы не должны забывать, что люди не творят историю так, как им хочется.

  Главная опасность сегодня – это усиление позиций охранителей, фашизация режима. А именно так сейчас, на фоне украинского кризиса и колебаний в Кремле, может встать вопрос. «Ястребиные» настроения – игра на руку консервативному крылу элиты. Поэтому нужна сугубая осторожность в вопросе о поддержке ДНР и ЛНР. Поддержка АТО «либеральными ястребами» также играет на маргинализацию демократического движения и усиливает позиции консерваторов. Нам выгодна деэскалация, переговоры, скорейшее прекращение военных действий и перенос общественного внимания на внутренние проблемы, прежде всего – социальные. Необходима смычка социальных протестов и демократического движения, в котором левые должны составить конкуренцию либералам, выступая против любых компромиссов со старой элитой.

   С середины 2000-х гг., когда по стране прокатились протесты против монетизации, ответом, который сформулировало для себя левое движение, было активное участие в локальных трудовых и социальных конфликтах, формирование и укрепление структур взаимопомощи и их политизация. Левая партия рассматривалась как политическая надстройка над соцдвижениями и профсоюзами. Ответ был неплох, однако практика показала его недостаточность.

  Наша тактика исходила из представления о том, что имеется неограниченный ресурс времени для поступательного и постепенного развития. Однако очаги самоорганизации остаются локальными и ситуативными, активность рабочих в целом слабая, рабочий класс продолжает находиться под контролем властей и собственников. В то же время в последние годы мы видели впечатляющие примеры спонтанной мобилизации под политическими лозунгами, в которых профсоюзы и социальные движения играли скромную роль. Вызов, перед которым мы встали: возможность массового движения, включающего в себя пролетариев, под лозунгами либеральными или консервативно-националистическими, возможность гражданской войны между различными группировками элиты, в которую окажутся втянуты манипулируемые массы.

  Сегодня нам необходимо сочетать две линии в нашей повседневной работе: быть «просвещенными рабочистами», т.е. усилить акцент на социально-трудовых проблемах, на тесном взаимодействии с профсоюзами и социальными движениями (но делать это как политическая организация, не впадая в волонтерство и тред-юнионизм) и при этом быть радикальным крылом движения за демократию, идти в авангарде борьбы с консервативной идеологией. Эти тактические линии должны реализовываться не «одна после другой» или «одна вместо другой», не должны противопоставляться. Они должны быть органически соединены в практике левой организации. По моему мнению, это – в общих чертах - и есть та платформа, на которой могут объединиться различные фракции прогрессивных или демократических левых.